Неточные совпадения
Райский постоял над обрывом: было еще рано; солнце не вышло из-за гор, но лучи его уже золотили верхушки деревьев, вдали сияли поля, облитые росой, утренний ветерок
веял мягкой прохладой. Воздух быстро нагревался и обещал
теплый день.
Он будто охмелел. От нее
веяло на него
теплом и нежным запахом каких-то цветов.
Нет ни света, ни
тепла, ни простора; гнилью и сыростью
веет темная и тесная тюрьма.
Он ходил по комнате, садился за стол, брал лист бумаги, чертил на нем несколько строк — и тотчас их вымарывал… Вспоминал удивительную фигуру Джеммы, в темном окне, под лучами звезд, всю развеянную
теплым вихрем; вспоминал ее мраморные руки, подобные рукам олимпийских богинь, чувствовал их живую тяжесть на плечах своих… Потом он брал брошенную ему розу — и казалось ему, что от ее полузавядших лепестков
веяло другим, еще более тонким запахом, чем обычный запах роз…
Веял легкий
теплый ветер от раздувавшихся одежд, из-под которых показывались на секунду стройные ноги в белых чулках и в крошечных черных туфельках или быстро мелькали белые кружева нижних юбок.
Но от этих мелких чёрненьких слов, многократно перечёркнутых, видимо писанных наспех,
веяло знакомым приятным
теплом её голоса и взгляда. Прочитав письмо ещё раз, он вспомнил что-то, осторожно, концами пальцев сложил бумагу и позвал...
Раскол здесь
свил себе
теплое гнездо, и австрийские архиереи особенно любили Белую Глинку, где всегда находили самый радушный прием и могли скрываться от «ревности» полиции и православных миссионеров.
Скучно ему стало на пароходе, и все чаще и чаще из разноцветного тумана новых впечатлений выплывал пред Фомой затемненный ими образ ласковой тетки Анфисы с ее сказками, улыбками и мягким смехом, от которого на душу мальчика
веяло радостным
теплом.
Веет на меня сухим
теплом, вижу лучи любопытных глаз, и кто-то спрашивает...
Птичка божия не знает
Ни заботы, ни труда,
Хлопотливо не
свиваетДолговечного гнезда,
В долгу ночь на ветке дремлет;
Солнце красное взойдет,
Птичка гласу бога внемлет,
Встрепенется и поет.
За весной, красой природы,
Лето знойное пройдет —
И туман и непогоды
Осень поздняя несет:
Людям скучно, людям горе;
Птичка в дальные страны,
В
теплый край, за сине море
Улетает до весны.
Клубы дыма, дружно поднимаясь изо всех слободских юрт, не стояли прямыми, неподвижными столбами, как бывает обыкновенно в большие морозы, — их гнуло к западу,
веял восточный ветер, несущий
тепло с Великого океана.
Где-то играла музыка; из оврага, густо поросшего ельником,
веяло смолистым запахом; лес расстилал в воздухе свой сложный, сочный аромат; лёгкие душистые волны
тёплого ветра ласково плыли к городу; в поле, пустынном и широком, было так славно, тихо и сладко-печально.
Брат Павлин с трогательной наивностью перепутывал исторические события, лица и отдельные факты, так что Половецкому даже не хотелось его разубеждать. Ведь наивность — проявление нетронутой силы, а именно такой силой являлся брат Павлин. Все у него выходило как-то необыкновенно просто. И обитель, и о. игумен, и удивительная история города Бобыльска, и собственная жизнь — все в одном масштабе, и от всего
веяло тем особенным
теплом, какое дает только одна русская печка.
Но в одной только Франции они имели некоторый успех: польская эмиграция
свила в Париже
теплое для себя гнездо, существующее, как известно, и в настоящую пору.
Она не стыдилась, гордая своей любовью. Она радостно улыбалась и рассказывала без конца. На пушистых золотых волосах осели мелкие капельки дождя, от круглого лица
веяло счастьем. И казалось, сквозь холодный осенний туман светится
теплая, счастливая весна. Александра Михайловна расспрашивала, давала советы, и на душе ее тоже становилось
тепло и чисто.
С утра по всему фронту бешено загрохотали орудия. Был
теплый, совсем весенний день, с юга дуло бодрящим
теплом. Тонкий слой снега таял под солнцем, голуби суетились под карнизами фанз и начинали
вить гнезда; стрекотали сороки и воробьи. Пушки гремели, завывали летящие снаряды; у всех была одна серьезная, жуткая и торжественная мысль: «Началось…»
Предместник его, прослужив на этом месте десять лет,
свил своим птенцам
теплое гнездышке.
— Сам ведаешь, боярин, перед сказкою всегда присказок. А веду я речь к тому, коротко лето и нашего жития. У кого есть детки, надо подумать, как бы им
теплое гнездышко
свить, как бы их от непогоды на
теплые воды.
— Иной летает соколом с руки великокняжеской, — перебил Афоня, — что ни круг, то взовьется выше; другой пташке не та часть. Поет себе щебетуньей-ласточкой, скоро-скорехонько стрижет воздух крыльями, а дале дома родимого не смеет. Не все ж по
тепло на гнездо колыбельное; придет пора-времечко, надо и свое гнездышко
свивать и своих детушек выводить.
— Вот прошло и красное лето. Пташки
свили гнезда, вывели деток, выкормили их и научили летать. Потянул ветер со полуночи — не страшен пичужечкам; пестуны указали им дорожку по поднебесью на
теплые воды, на привольные луга. Запоздай родимые выводом, немудрено и снеговой непогоде застать малых детышей, бедных птенчиков.
Родившись в Италии, он помнил еще, будто изгнанник на бедную землю из другого, лучшего мира; он помнил с сердечным содроганием роскошь полуденной природы, тамошнего неба, тамошних апельсинных и кипарисовых рощей, и ему казалось, что от Антона
веет на него
теплый, благоуханный воздух той благословенной страны.
Каким-то
теплом, радушием и гостеприимством
веет от таких домиков, все реже и реже встречающихся на святой Руси, не только в столицах, но и в губернских городах. Они год за годом уступают место домам другого типа, — большим и красивым, но, увы, ни величина новых, ни вычурная красота их архитектурного стиля не могут скрыть от глаз наблюдателя, что в основу их постройки положен не комфорт отжившего старого барства, а гешефт новых народившихся дельцов.